Первая девушка
Я ждал Машиного приезда неделю. С самого детства – она мой идеал девушки. Иногда маленькие мальчики смотрят на девушек, которые старше их, как на ангелов, заворожённо, как на что-то манящее, прекрасное и неземное, как на существ которые имеют над ними приятную, окутывающую, гипнотизирующую, безусловную власть. Я вырос, но это отношение к Маше не прошло. Она осталась моим ангелом среди людей. А когда, недавно, я стал вообще беспрестанно мечтать о девушках, и просить бога: “Пожалуйста, умоляю тебя, я больше тебя ни о чём не прошу, но пошли мне девочку, умоляю, умоляю тебя!”, когда заворожённо стал засматриваться на этих неземных созданий, уже моего возраста, когда в моём воображении теперь не каждые 10 секунд, а совершенно беспрерывно были их прекрасные личики, платьишки, из под которых, когда они сидят, видны сведённые вместе нежные коленки, распущенные волосы, или ниспадающие косички, брючки в которых просматривалась попка и ботиночки, кажущиеся массивными на их тонких ножках, все эти неземные образы, которые и были всегда вокруг меня во плоти, оставались просто мечтами, потому что подойти к ним и заговорить о чём-то неформальном было просто абсолютно нереально, поэтому все эти мечты и образы сконцентрировались на одном воплощённом ангеле, с которым я мог вступить в реальный контакт не только в своих фантазиях – в моей двоюродной тёте, Маше, которая была на четыре года меня старше, и ей уже было 17 лет, то есть она была уже взрослой девушкой, но осталась такой же волшебной, привлекательной и желанной, как и мои ровесницы, или даже желанней, чем многие из них.
Она появилась на пороге, улыбающаяся, разговорчивая, весёлая, такая человечная, реальная и живая, среди россыпи встречающих её родственников. Поздоровалась, я с ней тоже. Почему реальность так отличается во всём от того, что происходит в воображении. Нет, не хуже, просто совсем другая. Будто я живу сразу обоих реальностях. Тут я один из родственников, на нейтральной позиции, среди обыденности, а с другой стороны смотрю на её черты, на её туфли с дырочкой на конце и её аккуратные пальчики в капроновых носочках, выглядывающие через эти дырочки из туфелек, наблюдаю, как она снимает их, и как изящно её ножка юркает в приготовленные для неё тапочки, рассматриваю её платье, особенно края, под которыми начинаются ножки, её тонкие руки с нежными красивыми ладонями, серебряное колечко на пальчике, её собранные заколкой ниспадающие волосы, несколько волосинок отклонились от общего ряда, наверное из за статического электричества, и лежат на плече. Её ладони сейчас в реальности передо мной, но их прикосновение было бы таким неземным и волшебным. О, я же просто родственник, я могу шутя поздороваться с ней и так прикоснуться к её ладоням. Подойти и сказать: здравствуй, под дурочка, и пожать ей руку? Нет, это слишком глупо, всё-таки её ладони останутся нереальной мечтой.
Когда кто-то из родственников приезжает к другим родственникам, они полностью завладевают этим человеком, он начинает бесконечно говорить с ними о чём-то настолько убого бытовом, суетном и повседневном, что кажется, они низводят его до себя, растаптывают, то иное, что светится через нём, убивают в нём всё, кроме родственника. Особенно для этого пригодна кухня. Они бы ещё пельмени лепить начали. Поговорить с ней при них не возможно, но ничего, завтра они все уйдут на работу… И мы останемся одни? Нет, это было бы слишком хорошо для этой реальности. Она тоже, наверное, уйдёт по делам. Но вдруг не уйдёт, вдруг останемся. Эта мысль зацепилась за мой разум, и теперь её оттуда не выгонишь. Весь вечер я молча слушал белый шум бессмысленной болтовни родни и голос Маши в ответ. Весь вечер смотрел, как кружка чая, оказавшись в её ладонях, вдруг стала такой изящной и красивой, почему я не замечал этого раньше, когда она уедет, эта кружка станет моей, буду всегда пить только из неё, надо только незаметно проследить, чтоб кружку не помыли после того, как она попьёт чай и спрятать её подальше в угол шкафа. Перешли в гостевую комнату, тут родственный напор стал не таким мощным, первая волна расспросов, открытий, советов и важнейших историй о том, кто умер, а кто, наоборот, родился, прошла. И когда она сидит на диване, можно сесть напротив и любоваться ей не в тесной обстановке кухни. Можно смотреть, как красиво она сидит слегка откинувшись на спинку дивана и под юбкой просматриваются очертания её коленей, как она, сняв на ковре тапок, играет ножкой в полупрозрачном носочке, какие у неё ухоженные и милые пальчики на ножках, я бы сейчас сел у её ног и целовал её пальчики на ножке, как послушный, но влюблённый в неё слуга, решившийся немного перейти установленные для него границы. Я хотел подчиняться ей, как богине, как прекрасной высшей силе, подчиняться полностью и беспрекословно. Я бы хотел чтоб она что-нибудь мне приказала, я б в доску разбился, но сделал бы всё, что она пожелает, без раздумий, безусловно. Хотя нет, условия всё же есть. Я б попросил её разрешить мне в замен поцеловать пальчики на её ноге. Задумавшись, я продолжал неотрывно и неподвижно смотреть на её ножку. Забыл, иногда надо отводить взгляд, чтобы не пялиться. Когда я очнулся от своих мыслей, я перевёл взгляд ей в лицо и увидел, что она смотрит на меня и улыбается, заметила.
Вот и ночь, ей приготовили комнату в дальней, противоположной от зала части квартиры, в кабинете, а я, когда кто-то приезжал, всегда спал на диване в зале. Я видел, как бабушка приносит ей в кабинет простыни, одеяла и подушки и представлял, как её запах смешивается с запахом чистого постельного белья, как она раздевается там и готовится ложиться в постель. Когда эти простыни готовят для меня – они просто простыни, а сейчас в них что-то такое таинственное, чудесное и желанное. Почему, когда я пытаюсь описать Машу словами, у меня всегда крутиться в уме только слово “хорошая”? Я не могу описывать девушек, которые мне нравятся? Скорее, я не могу найти слов для моих чувств. Это как когда тебе нравится одинаково сильно несколько девушек, они все разные, но они все тебе просто нравятся. Можно попытаться описывать самих девушек, но уникальность чувства к каждой из них описать не получается, на человеческом языке это всё как-бы одно и то же чувство, но я то знаю, что они совершенно разные, как и сами эти девушки. Также и разные части образа Маши, и разные моменты, в которые я представляю её, они все уникальны и по своему притягивают меня, но это всё неописуемо словами, это всё просто разные элементы Маши, которая просто очень нравится и очень притягивает. Вот и выключили свет. В квартире абсолютная темнота и тишина. Я лежу под одеялом и понимаю, что долго ещё не смогу уснуть. Я слишком возбуждён, я думаю о ней, и о том, получится ли нам остаться завтра дома вдвоём, и о том, как она сегодня вечером такая красивая сидела здесь на кресле напротив меня, и представляю, как она сейчас спит там одна в тихой тёмной комнате, буквально в нескольких метрах от меня. Если я разгонюсь максимально быстро, я преодолею расстояние между нами секунды за три, не больше. То есть, она лежит там под одеялком в трёх секундах от меня. О боже, в трёх секундах. Раз, и я рядом с ней. Если б только она меня приняла.
А может попытаться? Не, это безумие. Но как я пойму, что это реально безумие, а не мой страх, который ищет оправдания, чтоб не пойти. Я снял под одеялом трусы, и откинул одеяло, почувствовав холодок воздуха комнаты на моих ногах и моих яичках. Поднял к груди колени, раздвинул их в стороны, слегка прикоснулся кончиками пальцев к яичкам, боже как приятно, когда только-только слегка касаешься кончиками пальцев, словно пёрышком, яичек. Потом это проходит, и надо уже ими играть, чтоб было также приятно, как первое мимолётное касание. Надо что-то решать. Или спать дальше, или уже идти. Не мучиться же всю ночь. С чего я вообще взял, что мне можно куда-то уйти. У нас не было никаких отношений, и она вообще моя родственница. Это просто глупость, я просто сильно, нереально сильно, невыносимо сильно хочу девочку. Я снова лёг под одеяло. Надо одеть трусы, когда я голышом, это меня возбуждает. Но с другой стороны, я так и проживу всю жизнь в мучениях и никогда у меня не будет ни одной девочки, потому что я только и могу, что рассуждать и бояться, бояться и рассуждать, о том, что это глупо и не уместно. Ну не уместно, так не уместно. Значит уйду назад. Зато я буду знать, что я могу придти к девочке. И когда-нибудь приду к другой девочке. А если сейчас просто лягу и вообще ничего не сделаю, то и, наверное, никогда не сделаю. Я тихонько снова раскрылся и опустил ноги на пол. Неслышно встал и медленно сделал в полной темноте один шаг от дивана, потом второй. Я наступал на пол медленно, чтоб половицы не скрипели. Оказавшись посреди прохладной комнаты в абсолютной тишине и темноте, без трусов и только в одной длиннополой футболке я почувствовал, что уже сделал что-то необычное, только потому что стою тут посреди комнаты голышом, в темноте, вместо того чтоб спасть. Сделать ли следующий шаг и тихонько пойти в сторону её комнаты? А что я вообще сделаю или скажу, как объясню свой приход? Это же просто не реально. Я бы представил, как она уже заснула, и просто забрался бы к ней в под одеяло, согретое её теплом, и обнял бы её, поцеловал, снял бы то, в чём она спит, интересно, вдруг она спит голышом, это было бы вообще прекрасно. Я бы, обняв её, сразу бы прикоснулся к ней между её ножек, не специально, а как бы естественно, обнимаясь, ногой и своим дротиком. Тут в её комнате послышалось движение. Я сиганул назад в постель. Хоть в квартире было сейчас абсолютно темно, когда она включит в туалете свет, и откроет дверь, моя комната может осветиться через коридор. Я быстро лёг на диван и накрылся одеялом. Шаги, полоса слабого света на секунду осветившая мою комнату, открывающеюся и закрывающаяся дверь, смыв, снова открывающаяся и закрывающаяся дверь туалета и такая же секундная полоса слабого света, шаги и снова полная темнота и абсолютная тишина. Нет, это глупо, сейчас или уже никогда. Я всё равно так больше не могу. Я хочу мою Машу. Она только что вставала, она ещё не спит. Если идти, то только сейчас.
Я снова скинул одеяло и очень тихо, чтоб родственники спящие в других комнатах не услышали, но не так медленно и осторожно, как до этого продвигался в сторону середины своей комнаты, потому что если уж идти, надо не красться, как маньяк, а идти, пошёл через коридор к кабинету. Остановился у закрытой двери кабинета. Подумал, что самое безумное, что я иду к ней без трусиков, хотя в темноте этого не видно. Но если я вернусь чтобы одеться, я больше не осмелюсь пройти этот путь. Поэтому раз уж я решил без трусиков, пойду без трусиков. В конце концов, если это будет совсем не уместно, футболка скроет тот факт, что я голышом. Главное не стоять тут, это я знал по опыту, когда стоишь перед дверью, уже не время и не место думать, надо думать раньше или уже после того как войдёшь, а если начнёшь думать перед дверью никогда уже не войдёшь. Дверь – барьер, который надо брать штурмом. К тому же, она, возможно, уже слышала, что я подошёл к двери, и лучше уж войти, чем стоять перед дверью посреди ночи. Я тихонько открыл дверь, вошёл в комнату и также тихонько закрыл дверь за собой. Кабинет, в котором она спала, уже был её пространством. Я оказался будто бы в такой же полной тишине, как и во всей квартире, но едва уловимый фон этой тишины тут отличался, сама тишина звучала по другому и запах, нежный и свежий приятный запах, толи свежей постели, толи девушки, а может всего вместе. Я постоял возле двери несколько секунд и уже думал подойти к ней, как она меня окликнула:
– Юра, это ты?
– Да.
– Что ты хотел?
Вот тут и началось самое сложное. Я не знал что ответить и молча стоял возле двери.
– Подойди
Я подошёл и встал у её изголовья, она приподнялась и села, оставшись укрытой одеялом.
– Мне не спиться, – ни к селу ни к городу выродил я.
– Я тебе нравлюсь, да?
– Да, очень. Я в тебя влюбился, – ответил я. – Я бы хотел, чтоб мы были парой, по крайней мере когда-нибудь.
По её дыханию я услышал, что она улыбнулась.
– А ничего, что мы родственники?
– Ничего, мы дальние. Я не воспринимаю тебя как родственницу, только как девушку.
– А у тебя была когда-нибудь девушка?
– Нет ещё.
– Тогда давай так, раз ты в свои 13 лет решился ко мне сюда прийти, у тебя ещё будет много девушек, и после третьей девушки ты мне скажешь, хочешь ли ты, чтоб мы были парнем и девушкой, и тогда подумаем, хорошо?
И хотя это условие было каким-то абсолютно фантастическим сюжетом из далёкой взрослой жизни, (что? три девушки? серьёзно?), эта фраза была услышана мной как: да, я согласна. В этом реальном, не воображаемом мире есть вообще какие-то условия, при которых может стать возможным, что она согласится рассматривать меня как её потенциального парня? Не важно, какие условия, не важно согласится ли вообще, сама формулировка была тотальным опусканием небес на землю, реализацией невозможного в принципе. Оно стало частью моего мира, с его земными условиями, а значит в принципе достижимо. За мгновение я стал полностью счастлив.
– Хорошо, – ответил я, радостно улыбаясь.
– Только под девушкой я подразумеваю не просто подружить и расстаться, а по-настоящему. Понимаешь?
– То есть, чтоб заниматься этим?
Она снова рассмеялась своим лёгким добрым смехом: – Да, именно этим. Ну иди спать.
– Да я думаю, всё-таки не усну.
– Постарайся, – она протянула ко мне в темноте руку, чтоб ободряюще прикоснуться ко мне. Когда она прикоснулось ко мне, я замер и затрепетал, будто тёплая и возбуждающая энергия прошла из её руки по всему моему телу. Я подумал, что я трепещу, как девочка от её прикосновения. Она провела рукой по моему боку и в темноте, случайно, прежде чем убрать руку, вскользь коснулась моего бедра. Это хватило для неё, чтобы почувствовать, что под тонкой футболкой у меня ничего нет. Её сознание не сразу расшифровало, что она почувствовали и я уже повернулся чтоб уходить, как она, тихонько, чтоб никого не разбудить, вскрикнула:
– Подожди, ты что, голый? – Она снова протянула руку, и скользнула ей по моему бедру и ноге, – Ты голый! Ты пришёл ко мне без трусиков?!, – я молчал. – Ну ты даёшь, Юрочка, почему ты без трусиков? Ты так спишь и так и пришёл?
– Нет, обычно сплю одетый, то есть…
– И ты их снял заранее и пришёл?
– Да. Просто… я очень сильно… – я почувствовал как страшно покраснел, моё лицо просто запылало, – сильно хотел…
– Боже, мой мальчик. Но ведь у тебя никогда ещё не было девушки, так ведь?
– Нет.
Она продолжала поглаживать моё бедро и ногу, на последних словах она опустила руку ниже края футболки и когда снова поднимала её, рука оказалась под футболкой и она с бедра скользнула рукой на мою попку и погладила её. Мои яички почувствовали движение воздуха из под приподнятой футболки и мой дротик стал приподниматься. Маша привыкшими к темноте глазами различила, что у меня вздыбилась и подёргивается футболка и удивилась:
– Уже возбудился? Я ж только прикоснулось. Ну ты даёшь. Ну всё, иди спать. У тебя симпатичная попа, девушкам такие нравятся. Спокойной ночи, до завтра.
Когда я подошёл к двери она меня снова окликнула:
– А вообще подожди. Какого чёрта, если не сейчас, то уже точно никогда.
Я понимал, что она настолько доминирует надо мной, что ей может быть просто интересно сделать что-нибудь со мной, она существо из верхнего мира, из мира мечты, в котором обитают недостижимые создания, и она общается сейчас со мной, земным существом, которое настолько доступно, что она вполне может задумываться только о своих собственных намереньях, интересах и желаниях, конечно, не делая мне вреда, потому что все мои желания не просто на ладони, они настолько очевидны, что скорее напоминают незыблемые и простые законы механики, между мной и ней с моей стороны вообще не может быть никакой преграды от природы, я как голодный енот, постоянно стоящий и ждущий перед дверью снаружи, всегда по умолчанию здесь и всегда готов взять то что мне вдруг решат дать. Только она по своему усмотрению может регулировать нашу близость.
– Ты знаешь, у всех мужчин сперма разная на вкус, всё зависит от их индивидуальных особенностей и образа жизни. Но что мне всегда хотелось попробовать, это сперму совсем молодого мальчика, такого как ты, по сути, сперму ребёнка, девственного, который пахнет, вот как ты, – Она привлекла меня к себе, прислонилась носом к моему животу и вдохнула воздух, нюхая мою футболку. – Иди сюда, мой мальчик.
Она приподняла мою футболку и взяла в ладонь мои яички. От охватившего меня блаженства я встал на носочки и мой дротик сделав два три взмаха подпрыгнул и стал как каменный. Маша взяла его одной рукой и нагнула к своим губам. Не успел я опомниться, как она прижала его к губам и ввела себе в ротик. Её губы задержали крайнюю плоть и в рот вошла только оголённая головка. Это было настолько чувствительно для меня, что я совершенно потерял разум, тело залила волна блаженства, будто мой член попал в рай, нежное, тёплое и мягкое обволакивающее наслаждение от того, что она делала губами и языком мощными волнами окутывало меня и прокатывалось через всё моё тело, я еле сдерживался, чтоб не застонать криком, мои коленки подгибались, я даже не заметил как начал кончать, потому что всё время, пока она меня ласкала я чувствовал возбуждение, которое уже можно было назвать оргазмом, но не такое облегчающее, как настоящий оргазм, а сладко-мучительное. И, наконец, я почувствовал что мучительно острое, еле переносимое возбуждение проходит и сменяется долгожданным облегчением блаженства, я почувствовал, что, наконец, изливаюсь, о боже, как хорошо. Мне нравилось, что ничего из происходящего со мной я вообще не контролировал, всё контролировала она. Она перестала ласкать мой дротик и просто держала его во рту, глотая, пока я изливался. Когда поток стал кончаться, она язычком поласкала уздечку моего дротика и волна блаженства разлилась по моему телу снова и я снова стал изливаться ещё больше. Казалось, я готов был изливаться бесконечно, пока она меня ласкала. Когда Маша выпила всё моё семя до последней капли, она подняла голову и похвалила меня: – У тебя самая прекрасная сперма, какую я пробовала в своей жизни. Откуда у тебя столько? Ты очень фертильный мальчик. Сможешь оплодотворить много девушек, или много раз одну. Ну всё, теперь спать.
Я на цыпочках шёл в свою комнату, меня немного шатало, кружилась голова, и я был в состоянии такого умиротворения, счастья, благополучия и покоя, какое я никогда не испытывал в своей жизни. Счастье и радость такие, которые должны были возбуждать меня, и не давать мне уснуть, как-то сочетались с упокоением и здоровой расслабленностью, так что я лёг под одеяло и вскоре, с удовольствием потянувшись, заснул. Я и не знал, что мне было не хорошо, до того, как мне стало так хорошо, как сейчас. Кажется, я был совершенной частью совершенного мира. Когда я проснулся, дома уже никого, кроме меня и Маши, не было. Она увидела, что я проснулся, и села ко мне на край дивана:
– Доброе утро. Ну как ты, мой любовничек?
– Доброе утро. Лучше, чем когда-нибудь было в моей жизни. Ты не забыла, ты мне дала обещание. После трёх девушек.
– Конечно, но это обещание подумать.
– Я помню. Всё равно обещание, – я довольно улыбнулся.
– Вставай завтракать.
Я вспомнил, что сплю в одной футболке и тут мой окончательно проснувшийся разум понял, что это будет приятный интимный момент, если я вскачу с постели, как приходил к ней ночью, без трусиков, хотя и прилично прикрытый футболкой. Это будет интересная многозначность ситуации и почти интимный момент. Но в следящую же секунду я понял, что я бы не прочь был повторить вчерашний опыт, потому что, только я представил себе, как я вскакиваю перед ней без трусиков, лишь от этой мысли мой дротик уже снова стал твердеть.
– Маша, – окликнул я её, чтоб она не ушла.
– Что?
– Я снова хочу.
Маша подошла и снова села на край моего дивана.
– А ты сам себя ласкаешь?
– Ну да.
– Можешь мне показать, как?
– Ну, я зажимаю его между ног, пока он не стал твёрдым, потому что тогда загнуть его не возможно, и сзади пальчиком ласкаю его кончик, он становится влажным и я вожу пальчиком по кожице и высовывающемуся кончику головки, пока не кончу.
– А нормально не ласкаешь, когда он твёрдый?
– Не пробовал. Я вообще не знал, что кожицу можно отодвигать до конца и так оголять головку, как вчера, я думал, если кожицу продолжать отодвигать, можно спустить кожу с него всего и он останется без кожи, то есть кожа слезет с него по настоящему, как с животных шкуру спускают, кожа так ходит по нему, будто на нём совсем не держится.
– Нет, природой там всё прекрасно предусмотрено. Давай я тебе покажу, но потом ты будешь это делать сам, когда я уеду, хорошо?
– Хорошо – улыбнулся ей я.
– Садись, – скомандовала она. Я быстро сел, полулёжа, откинувшись на спинку кресла. Маша приподняла мою футболку, только от осознания того, что она смотрит на мой дротик, он стал увеличиваться.
– О, даже трогать не надо, можно просто посмотреть, – засмеялась она, но потом нежно провела своими красивыми ладонями по лобку, внутренней стороне ягодиц, взяла в одну ладонь мои яички, нежно их сжимая пальчиками, чтоб почувствовать каждое яичко в мешочке по отдельности. Дротик мгновенно затвердел совсем. Второй ладонью она взяла его и осторожно оголила полностью головку. Потом медленно повела ладонью по дротику назад, спрятав головку под кожицей, и оголила её снова. Она увидела, что я почти задыхаюсь от возбуждения и сказала:
– Ты можешь стонать, если хочешь, не сдерживайся, скоро тебе будет ещё лучше. Нас никто не слышит, – и я начал подавать голос, сначала робко, еле слышно попискивая, потом давая себе волю всё больше, я отзывался стоном на каждое её движение. Машенька же, оголив головку, облизала языком ладонь и серединой выпрямленной ладони стала гладить верхнюю часть моей головки, иногда вращательным движением захватывая бока головки и кончик. От возбуждения из дротика стала выделяться прозрачная слизь, смачивая её ладонь так что она скользила по дротику принося невыносимое блаженство. Я почти кричал, вскидывал колени, мой член, казалось, стал ещё более каменным, так что я не выдержал и взял её за руку:
– Не могу больше.
– Вот эта верхняя часть головки очень возбуждает, но без облегчения, когда её ласкаешь, она создаёт только напряжение, почувствовал? – спросила Маша.
– Да, – ответил я, отдышавшись.
– А противоположная сторона, уздечка головки, там где кожица крепится к головке, и сама нижняя часть головки возле уздечки и кожица рядом с ней приносят блаженство, но по другому, расслабляющее и приносящее облегчение. Она натянула на дротике кожицу, так что головка стала полностью открыта и рельефна, взяла пальчиком новую собравшуюся капельку прозрачной смазки, уже готовую начать вытягиваться в медленном падении с кончика, и смазанным пальчиком стала нежно ласкать всю нижнюю часть головки, от дырочки вниз, два выступа вокруг натянутой уздечки, ложбинку между ними, натянутую кожицу уздечки. Там где кожица крепится к дротику, в самом её начале было приятней всего, она это знала и круговыми движениями пальчиком массировала её чаще всего. С каждым её движением меня заливала тёплая волна расслабляющего блаженства, волна за волной, она поднимала меня всё выше, до краёв, я стонал тихо и мягко. И на самой вершине от возбуждения задержал стон, она поняла и взяла мою головку двумя пальчиками, большим сверху и указательным на уздечке, слегка поглаживая. Я брызнул. Так как кожица на головке была натянута, я брызгал тонкой струйкой так далеко, что сперма падала на журнальный столик посреди комнаты, на страницы открытой книги, лежащей на столике, на ковёр и по дороге испачкала пульт от телевизора.
– Ух, как мы брызгаем, – нежно произнесла Маша и подставила ладошку, так что струйки моего семени теперь ударялись ей в ладонь и не пачкали весь зал. И это ты уже кончил часов девять назад. Очень гормональный мальчик. Когда оргазм прошёл, я почувствовал то же расслабляющее до головокружения блаженство и комфорт, что и вчера, казалось, я не хочу шевелиться от растёкшейся по телу неги и при этом я полон сил как никогда. Я молча улыбался как дурачок и смотрел на Машеньку. Она спрятала головку моего дротика под кожицу и спрятала дротик под футболку. Нежно прикоснувшись к моим яичкам на прощание, она встала, держа лодочкой, чтоб не разлить, ладонь с моей спермой:
Ну, теперь завтракать, одевайся, – и вышла в кухню.
Источник – TG канал 8 секунд – Тык