Сеятель

   Наши отношения сразу начались нетерпением с моей стороны. С первого взгляда я не то чтобы влюбился неё, в романтической концепции наверное под влюблённостью или любовью подразумевают что-то более возвышенное, многогранное, глубокое. В общем-то, моё чувство и было таким, но основа его была в зачарованности, это был какой-то импринтинг, с первого взгляда на неё я понял что моё “я”, мои чувства, моя жизнь никогда не станут прежними. Я просто увидел её и это уже был опыт, который невозможно было отмотать назад. В обычном случае я сказал бы, что очаровался ей, как девушкой. Не люблю слово – женщина, слишком оно пошловато-грубое и прямое, если б только в этом случае именно оно не описывало суть моих чувств к ней.

Я зачаровался ей именно как женщиной. В восприятии этого слова для меня изначально был один скрытый, обычно не используемый смысл, о котором я даже не вспоминал, и тут этот смысл вышел на поверхность. С первого взгляда я её захотел, причём не как девушку, а именно как женщину, по-мужски, как-то глубоко инстинктивно, органично-утробно, уверенно-неотвратимо, навсегда, почувствовал её своей. Общаясь с ней я, как всегда у меня бывало при общении с девушками, которые мне нравились, немного робел, но теперь к моему волнению добавилась мужская уверенность, бессознательная, органическая, природная, будто моя мужская природа подавила умственную робость и я впервые не был неуклюже-смешон. Она же, кажется, видела меня насквозь со всей моей мужской природой, и, несмотря на это, а быть может именно поэтому включила в себе ту женщину, которую я видел в ней, начав испытывать меня на прочность капризами, иронией, критичным взглядом, режимом недотроги, я же в ответ вошёл в какой-то новый для меня режим непробиваемости.

Мне всё было всё равно, просто целью моей жизни стала она. Причём в отношениях, наделённых более личностными аспектами, которые наверное ближе к общему пониманию настоящей любви, можно было бы представить меня вопрошающего: “Как она на самом деле ко мне относится?”, “Способна ли она меня полюбить?”, но мне честно было до этого всё равно. Любой, кто меня знает, очень удивился бы таким моим рассуждениям, но я теперь понимал, как девушек выдавали замуж в прошлых веках не спрашивая их согласия. Я даже готов был сам взять её хоть силой, без её согласия, то есть, конечно, я этого не делал, но мне реально было не важно, что она подумает и почувствует по этому поводу, то есть, может и важно, но вторично, потому что на первом месте был несравненно более важный вопрос, более серьёзное желание, более древнее, первичное, всё затмевающее и всё оправдывающее.

Я понял, почему природа вообще создала девушек слабее, и почему она сделала доступной их для мужчины с обеих сторон, почему она приказала девушкам терять волю к сопротивлению, когда трусики силой спущены и мужская ладонь нежно ласкает её между ножек, так что её ножки сами раздвигаются и мужской член уже без сопротивления проникнет в неё. Каковы бы ни были взаимоотношения между мужчиной и женщиной сейчас, они уйдут в прошлое уже за одно поколение и даже память о них исчезнет, а вот потомство останется и род продолжится, поэтому я, как мужчина, инстинктивно понимал, что отношения – это хорошо, но осеменить я её должен в любом случае, просто без вариантов, даже если мне придётся после этого умереть. Это был какой-то природный факт, неотвратимый, как инстинкт, который я впервые почувствовал в своей жизни, факт который сам был важнее жизни.

Видимо она считывала эти мои чувства и вела себя соответственно: говоришь – мужчина? Докажи свою терпеливость и стойкость, способность ухаживать не получая ответа, снося все капризы и отказы. Прежде от такого поведения девушки у меня бы давно началась бы депрессия, я бы начал рассуждать, мол, не любит – значит не судьба, но тут у меня включился какой-то совершенно новый для меня режим поведения, мне даже приятно было преодолевать её сопротивление, мне нравилось её добиваться, и я чувствовал, что наши отношения подобно сильно натягиваемой тетиве, и натягивает их она, а я звучу, как струна в её руках и чем сильнее она натянет эту тетиву, тем дальше полетит стрела наших отношений. Хотя для наших отношений этого не требовалось, потому что я чувствовал – моё влечение к ней не одноразовое, но, как и у меня, у неё тоже была своя женская программа поведения для таких случаев и мы оба послушно выполняли наши природные программы, отстаивая свои цели: она – максимально отсрочить день моего высшего счастья, я – всеми правдами и неправдами приблизить его.

   Спектр уловок усиливающих моё напряжение у неё был неисчерпаем, в общем-то ведь и списка никакого не было, просто её природа способна была создать для меня испытание в любой обстановке и с любым контекстом. Однако она умело контролировала эти испытания, не переводя их в пренебрежение, всё делала так, чтоб производить запланированный эффект. Она постоянно срывала наши встречи, что наполняло меня тягостным нетерпением, но всегда сама назначала время переноса и в результате я дольше томился в ожидании, иногда в томлении ожидания доходя до того, что был не в состоянии ничем заниматься и не мог даже думать о чём-либо другом. Она постоянно оказывалась в компаниях своих друзей, я же всё время пытался отделить её от коллектива и уединиться. Но надо признать, по крайней мере в компании вокруг неё были в основном подруги и не часто парни, с которыми она не позволяла себе флиртовать, или создавать ситуацию, когда они смогли бы это делать, по крайней мере при мне. Раз я сфотографировал её, она заставила меня показать ей все фотки и заявив, что она на них плохо получилась, заставила их все тут же удалить. 

“Ты не оставляешь ему не одного шанса, это жестоко, на что же он будет теперь смотреть, когда делает это?”, – засмеялась её подруга, наблюдая, как я нехотя, но послушно, с грустным лицом удалял одну за другой только что сделанные фото.

“Ты же это делаешь?” – спросила подруга меня.

“Все парни это делают” – ответил я.

“Думаешь прям все – все?”;

“Да, не думаю, знаю. Без этого просто никак”.

“Ну и что же он будет делать, Маша?” – полушутя обралась подруга к моей девушке;

“У него есть в голове мой образ, кажется он нормально получился” – ответила Маша.

Желание сфотографировать её именно сейчас родилось у меня тогда не просто так. Нельзя сказать, чтоб Маша одевалась слишком сексуально, но видимо интуитивно она могла правильными элементами и стилем одежды зацепить гораздо сильнее, чем если бы даже появилась передо мной без трусиков. По крайней мере мне так казалось, без трусиков я её ещё никогда не видел. Эти лёгкие простые ситцевые летние платья, на ветру прижимавшиеся к её ножкам и животику, обводя даже, как мне казалось, контуры её выпуклого лобка между ножек, кружевные короткие шортики, надёжно скрывавшие всё то, на что смотреть не дозволялось, но упрямо ведущие взгляд туда, в тщетной надежде хоть мельком увидеть, как было бы возможно, если бы это были не шортики, а юбочка, просто футболка навыпуск, настолько короткая, чтоб только скрыть короткие облегающие как трусики шорты, так что фантазия постоянно рисовала, что стоит футболку немного приподнять, а под ней ничего нет, так что я постоянно пялился на край футболки, представляя, как моя ладонь скользит по её ножке, бедру, приподнимая футболку и оголяя её попку. 

  В результате её продуманных игр я начал чувствовать что всё больше подчиняюсь её воле. Я становился всё более послушным, и не только в действиях, в которых я и так был с ней всегда послушным, но и в мыслях, и в чувствах. Я становился не вынужденно послушным, мне нравилось быть послушным. Я чувствовал щекочущую радость и какое-то нежное удовлетворение, чувствуя, что доставляю ей радость своим послушанием, что веду себя, желаю и даже чувствую так, как нравится ей. У меня будто бабочки в животе порхали от подчинения моей воли, всей моей природы – ей. Я чувствовал, как постепенно приручаюсь и это делало меня счастливым. “Как мужчину не приручай, он всё равно под юбку смотрит” – как-то сказала её подруга, когда мы сидели вместе в кафе. “И пусть смотрит, – ответила Маша, мне не надо чтоб не смотрел. Воспитанный пёсик – не тот, который не ест мяса, а тот, который не хватает со стола и не просит у других, а ест, когда ему дают, правда зайка?” – она повернулась ко мне, потрепав меня по волосам. 

    В начале августа она объявила мне, что едет на пол месяца с друзьями на море, снова разрушая все мои планы, которые, впрочем, всегда были об одном – создать такое движение жизни, результатом которого стало бы движение моего члена внутри неё. Нет, это абсолютно не прозаично, низко или пошло, это прекрасней любой цели или мечты, которую я только могу себе представить, что бы вам не выстраивали ваши романтические шаблоны по этому поводу. Но, добавила она, если я присоединюсь к ним, она будет очень рада. Что ж, ещё бы я не присоединился. Где-то глубоко в подсознании я чувствовал, что эта поездка будет для нас решающей, либо там, либо нигде. Потому, что даже логика моего приручения имела свои временные рамки и даже в приручённом состоянии я ежедневно мучался неутолимым желанием обладания ею, так что впервые в жизни даже пятикратное семяизлияние на её образ в одиночестве не приносило мне никакого удовлетворения, и в неё я готов был кончить в шестой раз, как в первый, если бы она сейчас предстала передо мной во плоти. “Представляешь, сколько семени выливается понапрасну у такого красавца, пока его приручают” – как-то улыбаясь и глядя на меня сказала Маше её подруга. “Что делать, гиперсексуальность самцов человеческого рода, – ответила она, – зато потом семя будет правильно использоваться, правда, зайчик?” – и она как всегда потрепала меня по волосам, а у меня толи от её прикосновения, толи от осознания того, что расход моего семени теперь полностью подчиняется её контролю, вспорхнули внутри бабочки и шевельнулся, увеличившись, член. Это было самое приятное, что я почувствовал за последние месяцы. Мне даже показалось, что это будет самым приятным в моей жизни, ещё приятнее самого обладания ею, и оплодотворения её, приятнее осознания того, что, если всё пойдёт хорошо, всё моё семя будет всегда оказываться в ней, приятнее всего этого было осознавать, что сам процесс выработки и целесообразности расходования моего семени находится в её власти. Так глубоко я ещё никому не подчинялся. Но при этом я по прежнему чувствовал её своей женщиной, а себя рядом с ней, наверное впервые в жизни так полноценно – мужчиной. Видимо подчинение женщине в некоторых вопросах не противоречит мужской природе. 

    Мы всё больше узнавали друг друга, но она для меня по прежнему оставалась прежде всего женщиной. Личные и дружеские отношения по моему ощущению – это отношения верхних частей нашего тела, это образ, лицо, слова, голос. Нижние отношения, на уровне моих яичек и её матки, гм, когда я произнёс это про себя, я сам удивился, как странно сместились мои акценты с её лепесточков, что меня притягивало в девушках раньше, и даже, в крайнем случае, влагалища, ещё глубже, я думал о её матке, так вот, отношения на этом уровне, конечно, можно было бы назвать безликими и животными. Но, я чувствовал, что впервые в моей жизни верхние и нижние отношения соединились в одно гармоничное целое, хотя их основа была, всё же, внизу. Для меня она прежде всего была женщина, существо которое я призван в этой жизни осеменять и оплодотворять, но желание осеменять приняло в ней персонифицированную форму, я хотел осеменять именно её, именно эту женщину. Если бы мне предложили выбор – знать её всю жизнь как друга, но не как женщину, или осеменить один раз и умереть или, например, осеменить и потерять её навсегда, я выбрал бы осеменение, в этом был главный смысл моего отношения к ней. С ней я не терял свою личность, но, опять же, впервые только после знакомства с ней я ощутил свой член настолько неотделимой и важнейшей частью своей личности, что, кажется, только с её присутствием в моей жизни я впервые стал полноценной личностью-мужчиной. Я чувствовал, что обладание ею было для меня не романтической мечтой, не открытием влекущего неизвестного, как было с другими девушками, а нормальной реализацией своей природы, своей судьбы. Я знал, что когда это случится, я не буду робеть или чувствовать себя первооткрывателем, я сделаю это просто, естественно, спокойно, неотвратимо и вожделенно, как делали до меня все живые организмы миллиарды лет. 

   На море она, предсказуемо, вела себя так, чтоб продолжать подстёгивать моё напряжение. Тут, всегда среди друзей, в обстановке веселья и августовской природы, настраивающей на романтический лад, она была на своей территории. Упоение лета, её постоянная близость утраивали моё желание, ставя меня на край в напряжении стремления к ней и она это знала, ведя себя ещё более продумано и осторожно, чем раньше, держа меня на расстоянии, но с заботой следя за мной, не забывая обо мне ни на одном сабантуйчике, и не давая поводов к ревности, не считая мою автоматическую ревность ко всей компании. Однако я знал, что напряжение этого лета должно быть последним, и всё должно решиться либо здесь, либо сразу по возвращении в город. Все видели, что между нами происходит какой-то процесс и относились к нам бережно. Но бесконечное, запредельное неудовлетворение, её близость, желание и готовность, лето, августовские ночи, всё сводило с ума настолько, что я, кажется был круглые сутки в полностью изменённом состоянии сознания, я будто был под какими-то психоделическими препаратами. Видимо, тестостерон в моей крови через какие-то сложные химические трансформации стал превращаться в целый шлейф меняющих моё сознание производных.

Вчера, просыпаясь, пока моё сознание ещё находилось в полусне, меня посетило откровение: моя ошибка в том, что я ещё не сделал это. Надо прийти к ней и просто сделать это, я сильнее её, я смогу. Женщина должна быть оплодотворена. Это закон. Всё остальное вторично. Даже её собственное желание или какие-бы то ни было личностные отношения. Иногда казалось, моё сознание уходило куда-то настолько, что я переставал реагировать на всё вокруг себя, был уже не здесь. Концентрация моей природы, моих стремлений, всей моей жизни на ней достигала предела, ничего другого не оставалось. Но удивительно, моё состояние, кажется, действовало на окружающих девушек, её знакомых и подруг в нашей компании. Энергия моего желания захватывала их. Я всегда был популярен у девушек, но сейчас мне казалось, в этом моём изменённом состоянии я могу подойти и взять любую из них, и никто не будет против. Они не хотели вставать между Машей и мной, но я видел их взгляды, слышал их голос, когда они говорили со мной, они будто постоянно находились под моим очарованием, а если им удавалось найти предлог прикоснуться ко мне, делали это с такой нежностью и после этого были так счастливы и полны энергии весь остаток дня, что я начинал понимать – это не плод воображения моего изменённого сознания.

  Ночью, когда мы сидели у костра на берегу, кто подкинул идею ночного купания голышом. “Точно, мы же ещё не купались ночью этим летом!” Идея была подхвачена на ура. Все сорвались и побежали к воде, в темноту. Смутные силуэты парней и девушек, сбрасывающих одежду на песок, всплески воды, расходящиеся всполохи света потревоженного светящегося планктона, очерчивающие обнажённые тела плывущих людей. Я старался не отрывать взгляд от неё, чтоб не потерять из виду в темноте. Но когда все поплыли и над водой остались только головы, всё таки потерял и теперь пытался распознать её голос, чтоб найти её на слух. Кто-то из парней обрызгивал девушек, кто-то, кто остался на мелководье, нырял, поднимал девушек за ноги, и бросал, визжащих, назад в воду: хорошая игра законно прикоснуться друг к другу обнажёнными. Один парень занырнул рядом с девушкой, но она не взлетела над водой в следующий момент и не плюхнулась с визгом в воду, она осталась стоять в тишине и парень не выныривал, это привлекло моё внимание. Сосредоточив на ней взгляд, я разглядел предательски подсвеченного светящимся планктоном парня, под водой припавшего к девушке между ножек.

“Да, сейчас, – решил я, – всё, я больше не могу, я хочу сейчас” – вода будто вдохнула в меня жизненную силу, дионисийский заряд адреналина. Больше не осталось правил, условностей, самоограничений, раздумий. Я стал искать её глазами в темноте, прислушиваясь к голосам. Здесь и сейчас, я больше не понимаю зачем медлить, ничего не важно, только здесь и сейчас. Кажется, её голос раздаётся с той стороны, я со всех сил погрёб в её сторону, надо спешить, многие уже выходят из воды. Не чувствуя дна под ногами, как я предполагал, овладевать девушкой может быть более затруднительно, чем в гамаке, надо поймать момент, когда она соберётся выходить из воды, уже будет стоять на песке, но ещё в воде. И такой момент сейчас настанет. Я заметил в темноте перед собой плывущую к берегу голову с, кажется, тёмными длинными распущенными волосами, да, это она. Я ещё плыл, а мой член уже встал, нацеливаясь на неё, и теперь даже плыть мне было приятно. Я был как самец какого морского животного, плывущий к своей самочке. Она уже коснулась песка ногами, когда я нагнал её, я был выше её и на этой глубине стоял на песке уже надёжно.

“Подожди” – окликнул я её и, не дав опомнится, горячо обнял сзади. Она почувствовала мои нежные сильные руки, как её попка прижалась к моему торсу, мои ладони обняли её за талию, одна ладонь нежно прошлась по груди, а другая уже была между её ножек, она инстинктивно сомкнула ножки, но только зажала между ляжками мой член: “Аххх…” – беззвучно выдохнула она. “Иди ко мне, моя девочка” – шепнул я и стал покрывать поцелуями её шею, солёные щёки, поворачивая голову всё ближе к себе, пока мы наконец не соединились губами. Под водой тем временем я одним членом, без помощи рук пытался нащупать вход меж её ножек, и очень быстро найдя его выпрямился, держа её за бёдра, чтоб она не привставала на носочки вместе со мной, подался членом вперёд и вверх, мой член наконец плавно проник глубоко в её нежность. “Вот так, моя девочка…” – В ответ я снова услышал её возбуждённый вздох.

Я начал двигаться. Она выгибалась, чтоб дотянуться губами до моих губ, практически вися на моём члене и уже не доставая ногами до дна, я поддерживал её и насаживал на член. Она выгнулась ещё сильнее и, повиснув на мне, обхватила меня ногами и руками. Потом одной рукой нащупала мои яички у нас между ног и стала нежно поигрывать ими пальчиками. Это было слишком хорошо, мои яички так переполнены, что я готов был кончить за минуту, но если она продолжит так их ласкать, я кончу вот прямо сейчас. Я снял её с члена, повернул лицом к себе, подсадил на ладони под попку, она послушно пошла ко мне на руки, уже спереди, более удобно обняв меня руками и ногами, так что я снова насадил её и, приподнимая, начал плавно скользить ею по члену, движениями бёдер стараясь войти в неё как можно глубже. Больше всего мне нравится заниматься любовью в воде из-за того, какой невесомой становится девушка. На воздухе продолжительность занятия любовью, когда держишь девушку на руках, ограничивает её вес. От напряжения кончаешь быстро, и не жалеешь об этом, потому что долго так держать её всё равно не сможешь. В воде же можно держа её на руках, причём в любых позах, заниматься любовью хоть часами. Но в воде заставляет кончить быстрее не физическое напряжение, а сенсорное, морская вода – будто электроток, будто в ней самой разлит адреналин, обостряет все чувства и заставляет быть ещё нетерпеливее, обнажённее, оголённее, чем это можно ощутить это на воздухе. И море – это идеальная смазка.

Я гладил её попку, мне не обязательно было поддерживать её, она висела на мне уже сама, и скользкая нежность её форм сводила меня с ума. Я понял что не смогу больше удерживаться. Она всё так же ритмично двигалась по моему члену вверх-вниз, вверх-вниз, неотвратимо приближая меня к концу. Я крепко прижал её к себе, останавливая её размеренное скольжение, надавив на бёдра сверху, чтоб насадить её на мой на мой член как можно глубже и не давать ей подниматься. По напряжённой игре моих мышц она поняла, что мужчина готов и послушно, крепко прижимаясь ко мне, притихла в ожидании. Сразу перед тем, как начать исторгаться, мой член, по видимому, пульсируя расширяется, и девушки это чувствуют, реагируя так остро, что иногда тут же достигают оргазма вместе со мной, видимо эти лёгкие пульсирующие расширения действуют на них сильнее обычных фрикций. И теперь она почувствовала, что я готов исторгнуться, сразу как только блаженство разлилось по всему моему телу, но ещё не сошлось на члене, она уже сильно сжала ножки на моих боках, выгибаясь, немного привстала, я, чтоб она не соскочила с члена, сзади придержал её ладонью за попку, одним пальцем прикоснувшись к её анальной дырочке, и сам почувствовав это, стал поглаживать её плотно сжатую анальную дырочку пальчиком. Тут наконец моё тело, сосредоточив всё блаженство в мощной оргазмической волне, выплеснулось глубоко в ней струёй моего семени, она вздрогнула, широко разведя в оргазме коленки, опираясь только на мои ладони и член, секундное расслабление в разливающемся и всё усиливающемся блаженстве, и вот оно, достигнув предела, снова сменяется напряжением, направляющим его к яичкам и члену, и новая волна, исторгающая в неё новый поток этого блаженства. Она то сильно сжимает ножками мои бёдра, то широко разводит их, в ритме своих оргазмических волн, синхронизированных с биением струи моего семени в ней. От смен напряжений и расслаблений у меня подгибаются колени, она попискивая в ответ на каждое содрогание моего члена, импульсами расширяющегося внутри неё перед тем как исторгнуть очередную струю семени, как и я, напрягается, сжимая ноками мои бёдра, и расслабляется, раздвигая ножки и отдаваясь мне, позволяя держать её самому. 

   Когда исторжения прекратились, я вдруг начал прислушиваться к успокаивающемуся голоску её тихих стонов и вдруг меня осенило, я слегка отстранился, чтоб разглядеть её лицо и увидел, что сидя у меня на руках мне счастливо улыбалась Марина, не Маша! 

– О, так это ты” – произнёс я. 

– Да, – ответила она, – а ты думал кто? Маша? – она снова протянула руку вниз, между ног, и поиграла своими ловкими нежными мальчиками моими яичками, как бы уже сознательно легитимизируя себя как личность, которую я только что наполнил своим семенем. Мне показалось неудобным говорить девушке, что я только что овладел ею по ошибке, приняв за другую, хотя она догадывалась об этом и кажется, это её не смущало. Честно говоря, меня это тоже не смущало, пусть я и хотел Машу, по моему моя природа была мне благодарна, я чувствовал себя прекрасно и это было фактом, можно себя не обманывать. К тому же Марине я нравился и это недоразумение, инициатором которого был я, так что её совесть перед Машей была чиста, подняло ей настроение так же, как и мне. Выходя из воды я, возвращаясь мыслями и чувствами к происшедшему, почти сразу же начал припоминать, насколько Марина отличалась от Маши, ростом, волосами, я вдруг вспомнил, как она постанывала совсем не Машиным голосом, в моей памяти прояснялись всё больше деталей, по которым я легко должен был распознать, в кого погружаю свой член. Как же получилось, что я этого всего не заметил?

Мне напомнило это игру, когда передо мной будто бы садят девушку, а я должен с завязанными глазами подойти и поцеловать её в щёчку. Я ощупью пробираюсь к ней, и стараясь быть нежен и галантен, нащупываю её голову, волосы и чмокаю в щёчку, потом повязку с моих глаз снимают и я вижу, что девушку подменили на парня, все смеются. Парень немного недоволен, спрашивает, неужели я не чувствовал, что там не девушка. И тут я, уже постфактум понимаю, что даже короткостриженые волосы, которых я коснулся, уже были таким ярким признаком, явно не имеющим ничего общего с девушкой, не говоря уже обо всех остальных ощущениях. Но это всё я понимаю уже после, необычность ситуации в процессе действа настолько переключает внимание на другое, что не замечаешь даже очевидного. Этим, видимо, пользуются и карманники, отвлекая человека. Мне всегда казалось невозможным, как меня не отвлекай, не почувствовать, если что-то шевелится, вынимаясь из заднего кармана брюк на моей заднице, но, видимо, я не прав, и не представляю, как не внимательно бывает сознание в необычных условиях. Море сегодня было самым необычным и будоражащим условием из всех, в каких мне доводилось заниматься любовью.

  Мы вышли из воды и тут я, наконец, столкнулся с Машей. Я пытался всем своим видом и даже повседневно-расслабленными движениями создать впечатление, что ничего не произошло. В памяти стали всплывать воспоминания того, что было вокруг нас с Мариной, пока она качалась на моём члене сидя на у меня на руках, я вспомнил, что не далеко вокруг проходил кто-то из нашей компании, выходя на берег, они тихонько переговаривались, и совершенно точно не могли нас, подсвеченных планктоном, не заметить. Теперь, бросая на Машу беглые взгляды, я пытался в темноте разглядеть по её выражению, не была ли она одной из тех, кто проходил мимо нас на берег. Мне показалось, Маша спокойно, иронично улыбается, хотя, может это от того, что даже сейчас, через минуту после того я наполнил Марину своим семенем, мой член рядом с Машей не хочет уменьшаться и нервно подёргиваясь, стремится выровняться хотя бы параллельно поверхности земли, будто указывает на неё.

   Я законно полагал, что Случай с Мариной позволит мне хоть немного расслабиться, отдохнуть от этого сумасшествия беспрерывного сжигающего, сводящего с ума влечения, и, с одной стороны, так оно и было. Я почувствовал себя лучше, отвлёкся, будто пришёл в себя. Но одновременно море зарядило меня какой-то виталической энергией, а семенники решили, что наконец настал сезон оплодотворений и пора выходить из спячки. У меня будто резко снизился порог терпеливости, благоразумия и способности чего-то ждать. Бессознательное, которое никогда и не понимало чего вообще ждать и зачем, начало брать верх. Я был, как человек, который выдержавший самое сложное, вдруг сдаётся в конце из-за чего-то неизмеримо более простого. Не прошло и пары часов, как я снова хотел её, казалось, с такой же силой, может не с таким безумным поглощающим томлением, но с большей решимостью.

Я уже просто был не согласен погружаться в это безумие. Зачем? Вот он я – мужчина. Вон там в соседнем домике – она, женщина, которую я хочу. У любых личностных и культурных ограничений должен быть предел и я явно этот предел уже давно перешёл. Я ворочался до двух часов ночи, думая о ней разделся, лёжа на спине поднял вверх согнутые в коленях ноги, нежно прикоснулся к своим яичкам, поиграл ими, оттянул назад, с ними со вставшего члена оттянулась крайняя плоть слегка оголив головку. Я взял член в ладонь и оголил головку полностью. В задумчивости сделав несколько медленных фрикций я почувствовал, что под моей ладонью член смочился скользкой смазкой, которая уже начла стекать с его кончика. Тут я понял, что больше не хочу тратить в пустую ни каплю своего семени, оставаться в комнате я просто не согласен, потому что я не смогу не дрочить и если останусь, обязательно опять кончу сам, а я больше не буду кончать сам, не хочу, или с девушкой или никак. Меня вдруг осенило безумное желание. Такому я противиться не мог. Я легко вскочил с постели, как хищное животное, идущее на охоту за самкой, тестостероновый шторм сделал меня лёгким как пёрышко и сильным как тигр.

Обнажённый, со вставшим членом и даже оголённой головкой, в одной короткой футболке я тихонько вышел из комнаты. Да, это было безумие, но мне теперь хотелось безумия, я слегка дрожал от волнения и возбуждения, в которое меня приводило это безумие. Да, меня могут увидеть, да, у меня даже нет плана, на случай, если меня увидят. Я просто не знаю, что тогда делать. Я не знаю, где там по дороге можно скрыться, не знаю, не видит ли меня кто-то из тёмного окна уже сейчас, это чистое, безвозвратное, абсолютное безумие. Безумие – катастрофа. Тем оно и привлекательно, поэтому от него так волнительно. Я вышел на крыльцо своего домика. Прислушался. Лагерь спал. Из-за деревьев доносился шум моря, неосторожная ночная бабочка вдруг вылетала из роя, кружившегося вокруг фонаря и с тихим звоном ударялась о его лампу. Чем дольше я медлю, тем больше шансов, что меня увидят. Стараясь ступать мягко, я пошёл. Я спустился на дорогу, прошёл мимо первого фонаря, мимо второго, третьего… Я шёл по дороге обнажённый, со всё ещё вставшим членом, который, правда, уже не стоял вертикально, а, слегка расслабившись, снова стал параллелен земле и лишь иногда подпрыгивал чуть выше, но в таком состоянии он был ещё виднее. Я прошёл мимо четырёх спящих домиков и, стараясь двигаться бесшумно, подошёл к её домику. Я тихо вошёл в тёмный холл, отсвет фонарей проникал с улицы и холл оказался не таким уж тёмным, как казался снаружи, а вот и открытая дверь в её комнату, вот там действительно тьма. Она делила комнату со своей подругой, но я знал, где расположена её кровать. Волнение всё нарастало, но проделав такой путь я точно уже не собирался останавливаться или поворачивать назад. Чем она была ближе, тем сильнее было действенное, не умственное, не нарушаемое рассудком, стремление к ней. В какой-то момент разум мне подкинул альтернативную идею – удовольствоваться тем, что я уже так близко к ней раздетый, как никогда не был, разве что сегодня же на море, и я могу просто кончить здесь, в темноте её домика, просто во тьму перед собой, струя упадёт на стол, пол, кресло… но нет, мы не будем размениваться на такие компромиссы, тем более, что вот это уже будет настоящее безумие, раз уж я иду к своей женщине, то я дойду до неё, такое безумие гораздо здоровее. Я, старясь ступать ещё осторожнее, неслышно, как тень, вошёл в комнату, нащупал во тьме её кровать и присел на край. Вот она, рядом со мной, прям здесь, под лёгкой простынкой, которой только и можно укрываться в такую жару. Я в темноте вижу очертания её тела, наклонившись, вдыхаю её запах.

Я прикасаюсь к ней, нежно глажу её по бедру. Она начинает просыпаться, я шепчу ей, что это я, чтоб она не пугалась. Шепчу, что люблю и хочу её. Она что-то отвечает, я уже над ней, честно говоря, не помню что я шептал, но мои руки уже залезли ей под одеяло. “Тише, тише, я же тут не одна” – повторяет она мне, но мне всё равно. Тогда она замечает сквозь окружающий мрак, что а обнажён, касается рукой моего бедра, да, ей не показалось, а это значит действительно мой член. – “Ты что, голый?” – Она берёт в свою нежную ладонь мои яички, и я таю, как приручённый лев, свершилось, мои яички в ей ладошке. Она не прогоняет меня, не кричит, не сердится, не шарахается от меня, как от сумасшедшего, а мои яички в её ладони, значит всё-таки в моём безумии был смысл, понятный ей, значит моё желание было хоть немного законно, я не сошёл с ума. Я пытаюсь раскрыть её, от нашей возни её кровать сильно скрепит, такая кровать слишком узка для двоих, я могу только лечь на неё сверху, но она останавливает меня: – “Стой, стой, подожди”, – берёт в руку мой член и нежно, но уверенно слегка водит по нему ладонью, сдвигая крайнюю плоть и оголяя головку. Я хочу двигаться дальше, но не могу, она держит в руке мой член, и довольно крепко, она явно знает силу мужского члена, и не делает ошибки невинной девочки, слишком нежно и трепетно, как к яичкам, прикасающейся и к моему жаждущему окаменевшему члену. Это приятно, так приятно, что я не могу прекратить это.

Подружка, кажется, проснулась где-то в темноте комнаты и повернула в нашу сторону голову. Маша делает не быстрые, но уверенные движения ладонью по моему члену, до предела натягивая крайнюю плоть на головке и возвращая её на место обратным движением. Я уже не сопротивляюсь, и только слегка подаюсь вперёд и назад, вслед за движениями её ладони. Она дрочит всё быстрее, когда член напряжён, как камень, а головка полностью оголена, это уже происходит, не важно, в ней или в её ладони, я как конь, чьё семя выдаивают специальным аппаратом, лошадь это или аппарат, когда процесс пошёл, конь уже не имеет воли его прекратить, сказать: эй, я не хочу аппарат, я хочу лошадь. Так и я, послушно отдаюсь уверенным, но нежным движениям её опытной ладони, возвышаюсь над ней с оголённой головкой. У девочек, которых я любил до этого, были не такие руки, она знает, как взять мужчину, чтоб он уже не смог сопротивляться. Я сдерживаюсь, чтоб не застонать в голос, она шепчет: – Ш-ш-ш… Хотя подружка уже явно не спит, и вообще, мне кажется, приподняла голову, опершись на ладонь, смотрит на нас и, предполагаю, улыбается в темноте. Но надо хотя бы для вида стараться не шуметь.

Волны блаженства тем временем, второй раз за сегодня, подкатывают к моим яичкам, которые она продолжает перебирать второй рукой, сходятся на члене, я инстинктивно привстаю выгибаясь, чтоб податься членом как можно дальше вперёд, навстречу её руке, амортизирует до предела натянутая ею крайняя плоть, в таком напряжении головки семя выбрасывается стремительно, резко и далеко, она, видимо, чувствует по моему члену, что уже началось и почти прекращает двигать рукой, а через секунду в темноте раздаются мягкие звуки падения крупных тяжёлых капель на её простыню. Раз, другой, третий, четвёртый… Я кончаю так, будто не кончал все эти недели, будто не наполнил сегодня Марину своим семенем. В тёплом, даже душном воздухе спальни начинает распространятся запах моего семени. – “Вот так… так…” – еле слышно шепчет она. Когда звуки семяизвержения затихают, она ещё некоторое время в полной тишине держит мой член, слегка двигая по нему ладошкой, и перебирает мои яички. – “Всё, теперь быстро спать” – по-родительски приказывает она мне, вставая к шкафу за новой простынёй. “Спокойной ночки”, – отвечаю я и выхожу из комнаты. У порога притормозил: блин, надо ж было, выходя, хотя бы поцеловать её на прощание, раз уж такое дело. Но возвращаться сейчас и искать её в темноте, чтоб поцеловать, было бы глупо. Это надо было делать сразу. В такой необычной ситуации я просто никогда не могу сориентироваться сразу. Так, а теперь мне голышом идти назад, а я уже не в безумном состоянии, мой разум уже не изменён сексуальностью, мне неудобно, глупо и страшно идти по улице голому и если кто-то меня встретит, мне будет совсем не смешно, и я на это уже совсем не согласен. То есть, я и когда шёл сюда, был не согласен, но теперь я прозаично не согласен, так сказать. Но нечего делать.

Я снова старясь ступать, как можно тише и идти при этом, как можно быстрее, перебегаю освещённые фонарями места дороги. Мой член удовлетворённо расслабившись, но не сильно сжавшись в длине, болтается вместе с отвисшими яичками между ног. Я благополучно, никем, вроде бы, не замеченный, добираюсь до своей комнаты и юркаю в постель. У меня почему-то немного кружится голова, видимо, от слишком резкого и сильного облегчения. Я впервые засыпаю удовлетворённый, безмятежным, спокойным сном, даже не обдумывая того, что только что произошло или что будет завтра, вообще без мыслей, освобождённый наконец от постоянных сжигающих желаний. Я чувствую: то, что сегодня было, тут не о чем думать, это всё не мои сознательные действия, как личности, это всё действия мужчины, которые требуют столько же обдумывания, сколько и действия бедного пса, прекращающего в какой-то момент подчиняться дрессировке, которой его учили с детства, почувствовав запах своей вожделенной подруги. Это просто природа. “Вспомнить бы, с кем в комнате она живёт, – последняя осознанная мысль, пришедшая ко мне перед тем, как я погрузился в сон, – Подожди, это случайно не… Это было бы забавно, точно, кажется она живёт в одной комнате с Мариной, если я ничего не путаю…”

Источник – TG канал 8 секунд – Тык